ЭТНОФУТУРИЗМ КУЛЫЗ (УМЕР, ИСЧЕРПАЛ СЕБЯ)???

Дарали Лели.
Этнофутуризм vs. гламур?

Сложно говорить о современности этнофутуризма как о сопутствующем сегодняшний день явлении уже исходя из того факта, что этнофутуризм – связь вчерашнего и завтрашнего. С одной стороны, связь эта и предполагает настоящее, то есть сегодняшнее, но сама вещественность э. настолько мифологична, из области желаемого и воображаемого, что не может давать каких-то конкретных примеров достижений. Э. – слово-мысль, которое связано, скорее, с понятием и представлением, а также векторами развития, но не с неким осязаемым результатом (кроме конкретных произведений искусства). Спираль движения удмуртского народа за самостоятельность и культурную интеграцию показывает зарождение и угасание э. на фоне политических и социальных перемен. В начале 90-х, когда была зафиксирована активная деятельность за сохранение языка и возрождение удмуртской нации, этнофутуризм возник как литературное явление. И это закономерно, ибо литература, особенно поэзия – самая специфическая, ирреальная реальность, не подверженная моде, не продаваемая как произведения искусства на арт-салонах, не курируемая на дорогих выставках. Самый пик «этнофутуристичности» заметен после 1998-го года, отяжеленного финансовым кризисом. Именно тогда «мечта в светлое будущее» была наиболее актуальна. Благодаря ежегодным этнофутуристическим фестивалям и акциям, э. перерос в массовое явление, привязался к сознанию большого количества людей, в том числе к населению деревни (что и есть, на наш взгляд, высшее достижение этнофутуризма), а не только к свободомыслящей национальной элите. Но не имея каких-либо конкретных результатов в социальной, реальной жизни э. медленно угас. Павел Поздеев, огранизатор фестиваля «Новая песня древней земли» заметил, что несмотря на глобальность мероприятия, новых этно-коллективов в музыкальной среде Удмуртии не возникло, а издание ремикс-сборника на удмуртские народные песни в 2003 году не способствовало возникновению удмуртских электронных музыкантов. Этнофутуризм был примером прекрасного мифотворчества и, возможно, своеобразной религией в ситуации вынужненного атеизма современного удмурта. Он был хорошей средой для воспитания нового поколения национальной элиты, будущих культурных деятелей и, тем не менее, плавно ушел, выполнив функцию «исчезновения золотого века». Теперь об этнофутуризме можно говорить долго и хорошо, но при условии принятия его утопичности. Литература не получила подтверждения на фактах, а искусство находится в постоянном поиске чего-то нового, поэтому, «отбросив шкуры» пермского звериного стиля, оно ушло дальше, куда ему указала Москва, запад и собственные ощущения. Виной тому всплеск медиа, доступность интернета в последние годы и нашествие новой моды, которая пришла неожиданно и захватила все области жизни, – гламура. К сожалению, блеск и роскошь гламура не вяжется с простотой и природностью этнофутуризма, а все попытки объединить их в целое вырождаются в искусственный и непригодный к реалиям матрешка-стайл, давно поднадоевший глянцевой пряничностью. Совсем дешевый и неправильный бренд, который кушают только туристы. Зато гламур прочно осел в сознание людей как модное, современное и «высокое», к чему и следует стремиться. Деревня, признавая удмуртский язык умирающим, еще реже стала уделять внимание национальным журналам, книгам на родном языке, а подключилась к интернету, стала покупать на базарах блестящие в стразах платья, лакированые туфли и золотые сумки. Единственно правильным способом уцелеть стало схватить остатки национальной гордости и приноровиться к законам гламура. Главное правило – коммерческая обоснованность. Культура должна жить: должна продаваться и покупаться. Литература Удмуртии освежилась пришествием ПЕН-клуба. А это и есть объявление самостоятельности и успешности, потому что несамостоятельное не может быть модным: оно не пользуется спросом, а значит, не может себя реализовать. При этом не теряется качество – даже наоборот, оно стремится к перфекционизму, ибо востребовано самое лучшее. Потому журнал «Инвожо» стал глянцевым, потому наметил сотрудничество с культурными менеджерами Ижевска, влился в арт-среду Удмуртии и России. Журнал частично печатается на русском языке – и теперь доступнее. А стал печататься на французском языке – стал доступнее миру. Вопрос модности удмуртского языка – это вопрос возможности поставить в один ряд с другими языками: если на одной странице журнала печатаются удмуртский, русский и французский, разве не означает, что все три одинаково мобильны, так? Все это – и следы глобализации, и естественное желание удмуртского языка быть конкурентоспособным и пригодным для жизни, то есть обладать всеми признаками, дабы обеспечить свое существование в рекламе, кино, сми, телевидении, интеренете. Удмуртский язык хочет быть нормальным! С вытеканием кавер-версий западных песен («МаLpan», концерт в мае 2008 года), перепевками, переделками, вторичными продуктами сети, где Джастин Тимберлейк поёт «Ой, тћ чебер нылъёс»... Нормальным хочет быть все удмуртское сообщество, потому смело экспериментирует. Социальная сеть «Вконтакте» породила сообщество «Удмуртлык», удмурты начинают вести электронные блоги, примеряют язык интернета на удмуртский и выкладывают на обозрение не имеющие аналогов тексты. Yumshan promo, организатор национальных мероприятий и площадок для общения – абсолютно современный продукт общества. Живет сегодняшним днем, ходит конкретными шагами. Как-раз у небольших шагов вполне видимые следы. Для того, чтобы охарактеризовать резонанс от удмуртских вечеринок в клубе «Авиатор» можно привести цитату арт-директора Антона Янцена: «Когда говорят об удмуртской дискотеке и хихикают, я уже не хихикаю – я деньги считаю». Тяжело говорить о мгновенной консолидации удмуртского общества, но о месте общения удмуртской молодежи, о том, что удмуртское в рамках городского может стать и модным, и гламурным, и окупаемым – говорить надо громко и без сомнений. Фотосессия «Удмуртский гламур» для журнала «Леонардо»: Лади Свети, Одо Эли и Алексей Ложкин позируют в Roberto Cavalli и Barbara Bui. Оксюморон реалий, но факт: казалось бы, стык традиции и авторства, прошлого и настоящего, национальный костюм и мода от кутюр – несовместимые взгляды на то, что носить и как носить. Чем не этнофутуризм? Коммерцированный, живой этнофутуризм – отличие у него лишь одно: он твердо шагает в сегодняшнем дне на своих дорогих и уверенно подкованных шпильках. Сами имена молодых исполнительниц – Лади Свети и Одо Эли – Светланы Ручкиной и Эльвиры Панченко – наследство этнофутуристического детства. Еще двадцать лет назад такое вообще невозможно было представить. Но этнофутуризм дал прекрасную почву для фантазий. Мир грез поэтов, художников, мечтателей. Красивая мечта, которой можно вдохновляться вновь и вновь. Которая, как только в нее вмешались деньги, почему-то себя исчерпала. Менеджер сгребает деньги на первом этапе работы с идеей. Конечно, следует признать, что сегодня ничего ощущаемого, предметного из этнофутуризма уже не вытянуть. И не стоит этого делать. Даже тот э., который развивается сейчас в Перми – пример активности нескольких заинтересованных людей, но это совсем не тот этнофутуризм в «чистом виде», да и время его прошло. Этнофутуризм есть. И жив, но уже не в массовой культуре. Мы чувствуем, как уже далек он от нас, как улетает серым журавлем с воспоминаниями о блестящем прошлом и надеждами о будущем... Возможно, он вернется. Ведь все движется по спирали. А пока он находится где-то в узком сегменте этнично и природно настроенных людей, которые слишком, наверно, искренни и честны, да и упрямы, в хорошем смысле, смело признавая факт ухода от реальности.